с вами, ей было решительно нечем. Она же не серый попугай. Ну, подумайте сами, мы все знаем, что праматерь Хава в райском саду беседовала со змеем, на свое и наше несчастье. Даже если предположить, что это был тогда еще не известный нам змей, а большой дракон, с ногами, откуда ему взять наши зубы, небо, глотку — все то, что дает нам человеческую речь? Он же совершенно по-иному устроен — зачем ему наши органы? Это противоречит логике и здравому смыслу, а Творение — само воплощенная логика, им противоречить не может. Можно также допустить, что разговаривали звери чудом, посредством постоянного вмешательства свыше. Но это значит предполагать, что Творец, благословен Он, мог создать нечто несовершенное, неспособное делать простейшие, естественные вещи. Нет, куда более простым объяснением является то, что с Падением звери потеряли способность говорить, а мы — слышать. Тем более что и с нами самими потом произошло нечто подобное. В Вавилоне.

— И как же это вышло, — поинтересовался наместник города Имолы, — что посреди Арелата вдруг уродилась непадшая лошадь?

Нечестивый еврей посмотрел на кощунствующего христианина как аист на лягушку.

— Я в силу своих скромных познаний предполагаю, что все изменения произошли с нею позже. В месте, именуемом Марселем. При известных вам обстоятельствах. А сделалось это совсем просто, — бен Маттафи вздохнул. — Этому вашему Шерлу просто пожелали добра. Благословение силой Единого… люди от такого становились праведниками и чудотворцами, представьте себе, как это должно было подействовать на лошадь, у которой и воли-то особой нет, чтобы противиться Творцу, да и глупому такому желанию взяться неоткуда.

* * *

В покоях, отведенных наместнику Имолы, никто ничего и никогда не убирает без спроса. Никто и ничего не трогает без спроса. Прислуга запомнила распоряжение как десять заповедей и соблюдает много лучше. Брошенное походя «Взорветесь — повешу» возымело волшебное действие, несмотря на всю абсурдность угрозы.

— Хорошо, что Катарина Сфорца ни разу не была замужем за артиллеристом. В фортификации понимает, в людях тоже. Если бы и в пушках разбиралась, мы бы цитадель в Форли еще год штурмовали, несмотря на всю поддержку горожан.

Гость наместника мечтательно смотрит куда-то в угол потолка, качает головой:

— Если бы она и впрямь разбиралась в людях, горожане сражались бы против нас. Незабываемая женщина, — усмехается он.

— Я должен был сказать — в тех, кто берет у нее деньги за службу, — поправился наместник. — А пушки ваши готовы. Потащите домой — или подождете, пока земля просохнет?

— Подожду, если не получу иного приказа.

А если получит, то и пушки через грязь потащит, и сам отправится, куда велено — хоть в земли русов, хоть в Африку. Хороший человек капитан де Корелла. Исполнительный. Делает вид, что, помимо собачьей верности, ничего другого в нем и нет. Хорошо делает вид, убедительно. И всем видом, всей одеждой говорит — я простой солдат, в голове только последний приказ и держится.

— Хорошо. Кстати, о пушках. Я говорил с Его Светлостью, нам нужны мастера на большие. Из Венеции переманивать — себе дороже, но сюда много едут из Толедо. Можем мы поискать недовольных там?

— Можно и поискать, — степенно кивает гость. Без приказа не сделает, но спросит позволения, и кто бы ему запретил…

— И еще, кстати, в бумагах мэтра Петруччи нет случайно работ по магии?

Капитан де Корелла не проливает вино из кубка, не подскакивает, не таращит глаза и не говорит ничего так старательно, что слепому видно, как он хотел бы сделать все это. Неожиданность. Наместник Имолы, господин Делабарта потягивается, сцепив ладони на затылке, и удивленно хрустит костями. Неужто за его спиной появился призрак? Рановато, солнце еще не село.

— Так если есть, хотел бы почитать. У меня гостил один венецианский каббалист. Сказал, что мэтр Петруччи мог интересоваться кое-чем, что хотел бы знать я.

— Чем, например?

Делабарта не сразу соотнес ученого из рассказа каббалиста с тем то ли хирургом, то ли анатомом, то ли инженером, что в прошлом году подвернулся Его Светлости под руку. До сего момента наместник Имолы считал, что причина была в излишней близости хирурга к Лукреции и ее мужу, и Петруччи пострадал за то, что знал секреты семейства Корво. Обычное дело, и даже то, что Его Светлость за свой счет печатал труды покойного — тоже обычное дело. Для герцога Беневентского конечно, обычное: семейные тайны семейными тайнами, а полезное знание пропадать не должно.

Но сейчас в кресле напротив сидит крепостная стена. С правильно расставленной артиллерией. Мэтр Иегуда, мэтр Иегуда, и за каким это змеиным яйцом вы меня послали? Яйцо существует. И оно не пустое.

— Работой со сверхъестественными силами. Точными последствиями.

Капитан де Корелла смотрит так, словно хочет сказать какую-то колкость, но сдерживается. Большая пушка с борением желаний: то ли выстрелить, то ли помедлить, экая прелесть!..

— Зачем вам вдруг сверхъестественные силы?

— Не они мне. Я им. Забыли?

— Нет, — говорит гость, — не забыл. Потому и удивляюсь. Мэтр Петруччи любопытствовал о многом, возился и с магией — а кто из ученых умников туда нос не совал? Но все это нечестивая пакость, нам ли не знать?

— Господин наместник Форли, — щурится господин наместник Имолы. — если не хотите говорить, не говорите. Если нельзя спрашивать, скажите прямо. Если можно спрашивать, я спрашиваю. Мне нужно.

— Не хочу, — тут же отзывается де Корелла. — Страшно сказать, до чего не хочу. Но вы спрашивайте.

А вот это уже ни в какие ворота.

— Есть ли книга? Могу ли я ее прочесть? Если не могу — что в ней говорится о той мрази, которую мы едва не накликали? О процедурах. О том, что может быть. О… вмешательстве свыше. О шторме, — и чистая догадка, — И почему вы так не хотите, чтобы я спросил Его Светлость? Я ведь вам этим даже не угрожал.

Стул, на котором сидит Микелотто, дон Мигель де Корелла, хозяин покоев лично освободил от всего, что на нем успело накопиться за день — и несколько раз проверил, не застряло ли в обивке что-нибудь мелкое и острое. Теперь ему кажется, что он что-то пропустил.

— Потому что Его Светлость не любит вспоминать о своем знакомстве с покойным Петруччи. И я бы на вашем месте не стал искушать Господа.

— Чтобы Его Светлости потом не было неприятно вспоминать о знакомстве со мной?

— Да ну что вы, — напряженно усмехается гость. — Я как-нибудь постараюсь не доводить дело до таких крайностей. Книга есть, была… прочитать ее уже нет никакой возможности. Нет, пожалуй, это